Дети Силаны. Натянутая паутина. Том 2 - Страница 80

– Томаз эл’Мор.

– Он, да. У этого калеки было достаточно сил и средств, чтобы провести собственное расследование. Скорее всего, он узнал о творящемся безобразии, о террористах и о древнем боге. Будучи ревностным зильбетантистом, он не мог потерпеть такого святотатства и негласно объявил королю войну. Этот «чудотворец» нагнал в Арадон орды паломников, убил своего предшественника, и завтра заранее собранные его «чудом» санктуриархи нарекут его великим теогонистом. После этого тысячи одурманенных фанатиков пойдут на любые жертвы, дабы смести дом эл’Азарисов и всех, кто станет на его защиту. А мы окажемся между молотом и наковальней.

Они были везде, разумные, собранные воедино абсурдной верой в то, что матери тэнкрисов было до них дело. Сегодня они скорбели, но завтра станут дышать ненавистью. Я не сомневался, что так и будет, предвкушал религиозное восстание – ведь волевой тан, собиравшийся поднять мятеж, через мое профессиональное зрение пылал, как одинокий пламень в безлунной ночи. Эл’Мор избавился от своего наставника, чтобы утвердиться на вершине церковной иерархии, под его рукой находились войска храмовой стражи, его слава чудотворца, лидерские качества, харизма и ореол святости давали огромную власть над умами верующих. За него будут умирать, и он не побоится воспользоваться этим. Завтра.

– С другой стороны, хозяин, для меня остаются непонятными некоторые вещи: при чем здесь винты, и…

– Да, две акции террористов, в которых нет смысла. Винтеррейкцы, Себастина, тут исполняют роль слепого, идущего по дороге на ощупь. Если я прав, они узнали, что Солермо ищет некий бирюзовый бриллиант и готов дорого дать за него. Винты нашли камень первыми и привезли в Арадон, надеясь использовать в качестве предмета торга или чего-то вроде, но потеряли камень. Что же до нападения на тайную лабораторию и на демонстрационный полигон… Допустим, во втором случае террористическая акция могла носить политический характер, там могло погибнуть множество видных политиков, но благодаря нам обошлось. Однако первый-то раз был совершенно лишен смысла. Пока Дракон Времени похищал Инча на выставке, Грюммель напал на тайную лабораторию короля. Зачем? Образец нового оружия он мог получить тихо и мирно, чтобы потом размножить и установить на «Архане», как в итоге и было сделано. Зачем он средь бела дня напал на лабораторию своего компаньона?

– Возможно, король не хотел делиться с террористом этой технологией. Возможно, король не верил ему.

– Бессмыслица. В руках Грюммеля все это время находился Дракон Времени, который полностью владел не только телом, но и знаниями несчастного Гелиона Бернштейна – создателя энергетической пушки. Он мог сделать новый образец на своем подземном заводе, но нет, Грюммель пошел воровать.

– Не сходится, хозяин.

– Вот именно, не сходится.

Себастина нахмурилась, видимо размышляя – а не стоит ли ей достать свою книгу и вновь начать строчить, – однако ощущение острой недосказанности взяло верх.

– Значит, все-таки наш враг все время скрывался на самом виду?

– В том-то и дело, что я не уверен! – ответил я и невольно осознал, что повысил голос. Надо держать себя в руках. – Нет самого главного – мотивов. Зачем бы Солермо эл’Азарису творить все это? Чего он хочет? Чего вообще может желать от своего заклятого врага тэнкрис, да еще и король, раз готов предать весь наш род и отправлять под нож пусть дальних, но все же родственников?

Вопрос не был риторическим, однако ни я, ни она не имели на него ответа.

– А еще знаешь что? Я ведь говорил с Солермо, и не раз. Я видел его эмоции, слышал его речь, и хотя он явно скрывал от меня что-то, лжи не было. Сейчас я прокручиваю в голове его слова, его чувства – и не вижу ее. Был страх, было неприятие, а лжи не было. Не вяжется. Совсем не вяжется. А пока не начнет вязаться, не поверю, что прав. Вся эта система гипотез может оказаться ловушкой, которую я сам себе подстроил. Как тяжело жить, когда невозможно довериться собственной голове.

– Простите, что отвлекаю, шеф, но мы подъезжаем.

Тревога разливалась по улицам самашиитского гетто, и признаки ее становились видны безо всякого Голоса еще на мосту. Мало того что на воротах прибавилось охранников, так вместе с людьми стражу нес еще и трехметровый глиняный голем.

Оживленный самашиитскими мистическими практиками истукан внимательно оглядел стимер пустыми дырками, из которых лился свет, и перевел взгляд на членов диаспоры, среди которых был дешвем, – посчитай он нас угрозой, голем смял бы транспорт одним ударом толстых ручищ.

– Мошре Бернштейн в хоральном шхадуле вместе со старейшинами. Не беспокойте его, если он вас не ждет.

– Он ждет, – заверил я, – скажите, почтенный, что за несчастье свалилось на ваши головы сегодня? Зачем вы разбудили големов?

Дешвем задумчиво поглядел на меня, поправляя широкополую шляпу. Он сомневался, стоит ли говорить с чужаком больше необходимого, и я легонько подтолкнул его Голосом.

– Говорят, близится Конец Времен, смерть мира идет к нам.

– Кто говорит?

– Старейшины. Они тоже в хоральном шхадуле… постойте-ка, а почему я…

– Спасибо, мой друг. Желаю спокойной вахты.

У входа в святая святых самашиитской диаспоры торчало сразу два четырехметровых голема, за которыми тоже присматривали дешвемы. Пока мы проезжали по улицам Ишкер-Самаши, успели насчитать больше десяти таких, слонявшихся тут и там как волы на поводках. Големы нуждались в постоянном присмотре – ведь беды, которые происходили от их самостоятельности, давно стали поучительной частью самашиитской истории.