– Мне не по силам защитить ее от всего, сегодня…
– От всего и я не могу ее защитить. Мы с вами можем лишь сражаться за то, что нам дорого, и жертвовать тем, что у нас есть. Говорят, свою жизнь не отдашь. Я отдал, но второй у меня нет, и больше отдавать нечего. Вы защитите ее, когда я не смогу?
– Чего бы мне это ни стоило, – ответила она, – клянусь, мой тан!
Я искренне рассмеялся.
– Хорошо, хорошо. Себастина, я сейчас потеряю сознание, одень меня и позови солдат, чтобы отнесли нас на лодку. Пора возвращаться в Арадон.
– Повину…
Дослушать ее я не смог.
Тридцать седьмой день от начала расследования
Сны были редкостью для меня, как правило, трех часов в сутки не хватало, чтобы начать грезить. Но в тех редких случаях, когда это все-таки происходило, утренняя явь встречала сомнениями. Неприятное смущение мешало отличить сон от реальности, и некоторое время я силился понять – что где? Обычно осознание сна приносило облегчение – мало радости крылось в моих грезах. И на этот раз я тоже долго лежал со смеженными веками, решая, что это было – страшный сон или явь?
Дерзнув рискнуть, я открыл глаза лишь для того, чтобы увидеть лицо Бели, и все стало на свои места. Великое облегчение поселилось в сердце, моя отрада была жива, была со мной, и, судя по приглушенным эмоциям, ей снилось что-то приятное. Клянусь именем своего рода, это стоило каждого отданного года, каждого мгновения.
Силой отогнав тот восторг, что заставлял меня продолжать смотреть на ее губы, на расплескавшиеся по подушке красными волнами пряди, я соскользнул с ложа. Неверной походкой добравшись до уборной, взглянул в зеркало, не заметил никаких изменений. Вчера я постарел на половину тысячелетия и, скорее всего, стоял уже на краю могилы, но тэнкрисы остаются молодыми и сильными вплоть до самых последних месяцев, особенно те, что несут в себе благодать Императоров. Скоро, совсем скоро я начну сдавать, разум окончательно притупится, и Великий Дознаватель превратится в кучу хлама. Надо успеть закончить критически важную часть плана до этого момента.
Как сообщила чуть позже Себастина, я проспал всю дорогу от места гибели эскадры до Арадона. В трюмах дирижабля было не протолкнуться от моряков. После выгрузки спасенных на аэровокзале дирижабль пришвартовался к башне мескийского посольства, и под присмотром горничной нас с Бельмере переместили в охраняемые покои. Несмотря на то что в городе происходило важное действо, она рассудила, что полумертвому хозяину это будет неинтересно.
Священным числом для тэнкрисов всегда считалась восьмерка, ибо луна, путешествуя по небу, имела восемь основных фаз. Восемь – идеальная цифра, знак бесконечности, символ гармонии и баланса, восемь сыновей было у первого Императора, восемь воинствующих орденов основал десятый Император, чтобы навсегда прекратить Эпоху воюющих провинций, восемь первосвященников составляют Святейший синод несмерианской церкви, восемь феодалов правят Ингрой и так далее. Эта цифра считалась священной и в ритуальных церемониях, например, великого теогониста хоронили на восьмой день после смерти. Сегодня.
Весь зильбетантистский мир оплакивал понтифика, но лучше всего их завывания было слышно, разумеется, в Арадоне. Еретическая религия была открыта для всех низкорожденных, так что несметные полчища их нашпиговали и без того едва дышавший от наплыва гостей город, и теперь горестно пели заупокойные гимны тут и там. Огромный хор воспевал ушедшего эл’Хориго непосредственно в соборе Лунных Врат. Ночью саркофаг с его телом поместят в святейшую крипту, а завтра соберется Конклав санктуриархов, который изберет нового великого теогониста.
– Полагаю, тани будить не стоит? – осведомилась Себастина, одевая меня.
– Пусть спит.
– Вы так и не обменялись с нею и парой слов после возвращения ее в мир живых.
– Это не обязательно. Бельмере жива, и ее эмоции в порядке. Когда моя жена проснется, она будет знать лишь, что была спасена своим старпомом из моря, а я подоспел на место происшествия как только смог быстро. Все. Именно это сейчас напечатано на первых полосах всех газет. Мне придется врать ей в лицо, и я не стремлюсь приблизить час этого неблагообразного поступка. Более того, у нас на носу очень важные события, а мы не вполне готовы.
– Как вам будет угодно, хозяин. Чего желаете на завтрак?
– Скорее уж обед. Ничего не желаю, я не голоден, и не стоит меня уговаривать.
– Повинуюсь. В таком случае не пожелаете ли выслушать доклад Симона? Он давно вернулся, но вы спали.
Себастина зашторила окна гардеробной, чтобы создать густой мрак, из которого появился ташшар.
– Докладываю, хозяин: единственный массовый перевод заключенных из Рыбацкого бастиона имел место без малого год назад. В тот день тюрьма практически опустела, было вывезено около четырех тысяч заключенных, а позже поступления новых арестантов почти прекратились.
– Куда их перевезли?
– В записях указана плантация сахарного тростника Нижняя Элокора. Это в колониях, хозяин, за морем. Там рабы и преступники выращивают сахарный тростник и варят сахар. Как поведал Эскудеро, это хуже каторги, ад на земле. К сожалению, проверить я не смог, это в тысячах километров отсюда, к тому же вам известно, как ограничен мир теней, когда дело касается большой воды.
– Известно-известно. Кто санкционировал перевод заключенных?
– Феликс де Рокаль, хозяин, бывший глава Королевской службы исполнения наказаний.
– Это была его собственная инициатива?