Себастина подхватила и понесла за мной холст, на котором прекрасная чернокудрая цыганка так и продолжала исполнять танец пламенной страсти, беззвучно потрясая бубном.
Двадцать седьмой день от начала расследования
Иногда у меня случались приступы меланхолии, причиной коих, возможно, являлась потеря уверенности в себе. В былые годы я был очень самоуверенным, кичась мыслительными способностями, но с началом дегенерации оных самоуверенность куда-то делась. Теперь, не будучи способным решить очередную загадку, я невольно задумывался о том, что, возможно, прежний я справился бы лучше и быстрее. Именно такие мысли и досаждали мне во время исследования Лисьих Хвостов.
– Туча времени прошла, шеф, их здесь уже давно нет.
– Признаки насилия?
– Хм… нет, следы резни заметить легче, а скрыть труднее. Помнишь Хунджат?
– Рад бы забыть.
– Вот-вот. Отсюда бежали, но здесь не погибали. Намусорили, конечно, знатно, но и все на том. Морской ветер хорошенько причесал этот песчаник. А ты сам что-нибудь чуешь?
– Практически ничего. Обычно эмоциональный фон сохраняется около седмицы после исхода разумных существ из их долговременных жилищ; на месте массового кровопролития следы остаются месяцами. Здесь ничего нет.
Рыжие Хвосты считались частью Арадона лишь номинально. Эта территория и застроенной-то не была – несколько больших холмов на окраине столицы да складки местности промеж них.
Песчаник, пустынная растительность, ящерицы, змеи, скорпионы, никакой защиты от солнца или ветра. Цыган нигде и никогда особо не жаловали, но в Арбализейском королевстве эта нелюбовь имела особую силу и выражалась также в ограниченной зоне расселения. На улицах столицы они могли появляться лишь как актеры-попрошайки, и то лишь потому что их культура волей-неволей срослась с арбализейским колоритом, притягивавшим состоятельных иностранцев.
Мы объезжали Рыжие Хвосты с раннего утра, но за три часа так и не встретили ни единой живой души. Кроме собак. Многочисленные стоянки исчезли, и если бы не мусор, само их существование встало бы под вопрос. Всего седмицу назад цыгане еще были, а теперь вдруг совсем закончились. Удручающе.
Вновь забравшись на вершину холма, мы встали. Адольф начал осматриваться через бинокль, как уже делал не раз, а солнце продолжало набирать силу. Становилось так жарко, что мне казалось, будто этот зной был вплетен в потоки морского ветра и вместе с ним накатывал на землю. Затылок лоснился от пота.
– Опа, шеф, взгляни-ка.
Вдали, оставляя за собой пылевой шлейф, катился большой белый фургон с гербом священного Фатикурея на кузове.
– Адольф, мы сможем преследовать их, оставаясь незаметными?
– По этим лысым холмам? Едва ли. Но, видимо, попробовать придется, так?
Догнать фургон удалось не сразу, он изначально находился на приличном расстоянии и двигался в противоположную сторону, однако же мы преуспели на самой южной границе пустыря. Транспорт стоял на дороге близ развалин какого-то здания, окруженный солдатами храмовой стражи Фатикурея. Что-то происходило. При нашем приближении они вскинули карабины.
– Пожалуйста, не стреляйте! – Я осторожно высунулся из притормозившего стимера, держа руки на виду.
– Кто вы такие и по какому праву здесь находитесь? – громко вопросил офицер.
– Где «здесь», монзеньор? На пустыре? Я приехал нанять танцовщиц и музыкантов для увеселения! У моего брата завтра предсвадебное гуляние, последний день свободы, хочу, чтобы он повеселился напоследок, но по Рыжим Хвостам как ураган прошел! Вы не знаете, куда делись все цыгане?
– Богобоязненным душам перед свадьбой следует пойти в храм и попросить богиню о крепкой семье, а не грешить, мараясь о цыган в пьяном угаре! Езжайте прочь, пока…
Послышались крики, и из развалин к дороге вышли еще двое солдат, один тащил за шкирку мальчишку. Юный фукс пискляво рычал, шипел и выворачивался, но все впустую.
– Простите, пожалуй, мы действительно поедем! Благослови вас богиня за то, что чистите землю от этих вонючих бродяг!
Мы развернулись и отъехали на некоторое расстояние.
– Шеф, а перестрелять их всех никак? Ты же отлично делаешь в мясе дырки!
– Во-первых, я не был уверен, что это необходимо. Во-вторых, тринадцать стволов против двух наших; они уже целились, а нам надо было еще выхватить револьверы. Даже с учетом того, что Себастина очень охотно идет на сближение с врагом, тебя могли бы ранить.
– Ха! Повезло мне, что ты ценишь жизни своих людей.
– Незаменимых нет, но есть неповторимые, я давно это усвоил.
– Мы должны их опередить и устроить засаду, скорее жми на пар, я «веду» этих святых воителей, но могу потерять их эмоции, если отъедут слишком далеко.
Белый фургон углубился в территорию Чердачка, и преследование упростилось. Они не могли видеть нас, но я ощущал их перемещение в пространстве, а поскольку церковные воители несколько раз останавливались и маршрут их оказался предсказуем, мы смогли устроить засаду.
Самой подходящей показалась улица, многие здания которой были разрушены, а их обломки закрывали перекрестки – некуда свернуть, путь только по прямой. На втором этаже одного из относительно уцелевших домов я, проверив оба револьвера, свой и Адольфа, ждал.
– А может, меньше эпатажа, шеф? – спросил он.
– Иди вниз, к Себастине.
– Шеф, я чувствую себя ненужным. Ты стреляешь лучше меня, а Себастина лучше меня вырывает из живых существ позвоночники. Зачем я вообще нужен, напомни?